МАШКОВ Илья Иванович
Экспонированное на первой выставке "Бубновый валет" (1910) огромное полотно И. И.
Машкова "Автопортрет и портрет Петра Кончаловского" ошеломило многих. В
полуобнаженных фигурах музицирующих силачей с грубо размалеванными телами и
шаровидными бицепсами присутствовала та доза эпатажа, к каковой русская публика в ту
пору еще не привыкла. Картина и была задумана как манифест нового подхода,
предлагаемого новым выставочным сообществом.
Скандальная слава вообще сопутствовала молодому Машкову - азартному и
предприимчивому самородку, набравшемуся жизненного опыта "в людях" (работая в лавках
у торговцев), прошедшему "университеты" в европейских музеях, но изгнанному в 1909 г. из
стен МУЖВЗ. Впрочем, еще обучаясь, Машков с большим успехом учил сам - его студия
(1904-17; в 1925 преобразована в Центральную студию АХРР) была самой дорогой и
одновременно самой посещаемой в Москве. Поразив зрителей и критиков "варварским"
напором своей живописи на выставках "Золотого руна" и "Салона Издебского" (1909-10),
Машков нашел свое место среди художников, составивших общество "Бубновый валет" (П.
П. Кончаловский, А. В. Лентулов и др.). "Валеты" утверждали материальность мира и
"низкого" предмета; щедрость и мажорность машковской палитры, изобильность его
натюр-мортных постановок оказались созвучны программе объединения. В стремлении
вернуть искусство "с небес на землю" художники этого круга ориентирова лись на "ремесло"
- уличную вывеску, поднос, лубок. Машкову такое ремесло было родным с детства, и
примитивизм его натюрмортов и портретов - самый простодушный и подлинный ("Ягоды на
фоне красного подноса", "Натюрморт с ананасом", оба 1908; "Портрет мальчика в расписной
рубашке", 1909; "Автопортрет", "Портрет дамы с фазанами", оба 1911, и др.).
Яркое начало стало одновременно "звездным часом" художника - к середине 1910-х гг.
его живопись утрачивает дерзкую стихийность, зато возникает вкус к фактуре вещей, и сами
эти вещи делаются "избранными", драгоценными. Гиперболизм являет себя уже не только в
масштабе полотен, не только в "богатырстве" плодов и грузности женских тел, но и в
антикварном богатстве натюрмортных и интерьерных сюжетов ("Натюрморт с парчой", 1914;
"Натюрморт с фарфоровыми фигурками", 1922, и др.). Пристрастие к материальному миру,
естественно, приводит Машкова в классический лагерь: в 1920-е гг., в ситуации
противостояния "левых" и традиционалистов, он оказывается среди последних и, в отличие от
друзей-"валетов", вошедших в 1928 г. в Общество московских художников, связывает свою
судьбу с АХРР. В тематической программе АХРР существовала установка на одическое
прославление прекрасного настоящего, куда вписывались съестные "апофеозы" художника
("Хлебы", "Снедь московская. Мясо, дичь", обе 1924). Академический идеал советской
живописи выглядит сбывшимся в его натюрмортах 1930-х гг. ("Ананасы и бананы", 1938;
"Клубника и белый кувшин",1943).
Но слишком многое из созданного им в поздний период - ниже его возможностей, и,
видимо чувствуя это, с середины 1930-х он подолгу живет в родной станице, уклоняясь от
участия в общественной и художественной жизни столицы.
Новое, триумфальное открытие живописи Машкова случится позднее, в связи с общим
интересом к искусству 1910-х гг. И в сознании потомков он останется одним из самых ярких
художников того времени.
|
